Выхожу на связь. Слышу голос, тонущий в зелени наступившей весны.
Он дрожит нежностью едва оперившейся березы.
Так возрождается птица, качавшаяся на голых ветвях зимой и упавшая замертво. Никто не видел ее скелета.
Среди шумовых помех, обрывков фраз - чертополоха, мы находим заводь первых цветов, доверительных незабудок.
В волнах тихого смеха хочется плыть вечно, бесконечно лаская голосом.
Нет никакой дороги, встречи не надо. Она, как курган. Подчинимся команде: "Погружение!"
Имя твое - беззвучный сигнал, сущность твоя - маяк на дне. Нет красноречивее молчания в глубине океана. Оно, как дыхание, стон в трубку телефона.
В вышине незримости слышу шелест крыльев, бабочка колышет цветок, твои ресницы касаются щеки моей.
Скользкий гад ползет по дну морскому - невозможно слышать? Рука спускается вдоль живота твоего - видишь?
Я стала зависимой от голоса, ухо ждет того, что невозможно расслышать.
Задул северный ветер, прогнав весеннюю самонадеянность. Кошка поймала птенца, вывалившегося из гнезда. Он упал с тонкой ветки березы, раскаченной ветром. Хищница сожрала мгновенно, не оставив следов.
Наш разговор, как призрачный город, потонул в глухоте ночи. В полусне слышу обрывки фраз, они цепляются колючками галлюцинаций.
Дыхание клейких листочков - аллергия на жизнь.
*
Шурша синтетикой плаща, отстукивая шпильками "тут я", приблизилась к дому-кораблю с надписью "Шведский салон красоты".
В доме живешь ты, в парикмахерской трудно дышать. У соседки-клиентки колор 7G, у меня 8B, на тон выше, не считаю это преимуществом, мы во власти мастеров.
У двери канючит алкоголик. Он приходит сюда каждое утро. Администратор в фуражке капитана штудирует учебник шведского и ведет переговоры: "50 рублей нужно заработать".
Молодая женщина с длинными светлыми волосами моет полы шампунем, как работники ЖЭКов улицы города. В салоне пахнет смолою, на чистом Невском свежей корюшкой.
Я забралась с ногами на кожаный диван, стоящий в фойе. Парикмахер стерла остатки краски с прозрачной пелерины на моих плечах. Стрекочет полиэтелен, запах вымытого пола смешивается с едва уловимым ароматом клейких зеленых листочков.
Поднимаю глаза и вижу высокого худого, до боли знакомого человека. Кажется, я знаю его по фотографии. Он улыбается ласково, как раннее солнце, протягивает руку и что-то говорит. Мои уши заложены берушами, голова увенчана чепцом из пленки. Я сохну.
Только что сделанный маникюр перламутром бисерится в коконе накидки. Запуталась. Во взгляде стоящего удивление, в моих глазах испуг: "Не подам руки!"
Со шваброй из пластика и губчатой тряпкой, испещренной мертвыми порами, капитан-администратор обращается к попрошайке:
- Вон! Мы имеем салон.
- А я здесь живу.
Мои руки прилипают к накидке. Чувствую себя цветком, завернутым в многослойную упаковку. Губы сжаты. Меня ведут мыть голову.
Длинные пряди волос мягки и нежны, как возможное рукопожатие.
Выхожу с новой прической и щедро одариваю чаевыми того, кто стоит в дверях.
Вечером иду на встречу с поэтами и поэтессами. Впрочем, между ними нет различия, они все авторы.
Там увидела того, кому подала деньги.
Шерстяной шарф повязан галстуком. Бледной рукой поэт водит по горлу томно и задумчиво. У него ангина.
От многократных расчесываний ворс превращается в королевский мохер. Кажется, что узел под подбородком раздувается, как зоб воркующего голубя.
- Как вас зовут?
- Распутин.
Смешно. Поэт в шарфе-муфте, с бледным лицом и наверняка красным горлом, похож на старца.
- Кто вас обескровил?
- Знаете ли, Комендантский аэродром, где я живу, никогда не был китайским. Черная речка, Пушкин, ну француз Дантес. Советские авиаторы, конструктор Поликарпов, дома-кораблики, паршивая 137 серия, коттеджи новых русских. При чем тут Шанхай? Пионерская стала Малокитайской.
- На моей Парашютной строят мечеть, рядом с кофейней.
- Кофе и ислам всегда рядом. У вас волосы цвета турецкого кофе, вы мусульманка?
Возвращаюсь с Удельной домой. Голубые купола православной церкви видны с вершины горы. Огни пестрой рекламы мельтешат в глазах.
Мне не одиноко здесь, в многоликом расхристанном мире.
